Это яркое, яркое солнце… - рецензия на спектакль «Дети солнца»

В Новочеркасске очередная премьера: «Дети солнца» по одноименной пьесе Максима Горького театрального режиссера, лауреата премии им. Сальво Рандоне Национального фестиваля итальянского театра, лауреата премии «Золотая маска» Анатолия Ледуховского (г. Москва).

Постановку многие СМИ уже назвали «неоднозначной», старательно собрав отзывы зрителей, которые, как и полагается любому событию, отличаются полярными суждениями.

Впрочем, как говорить об однозначности, если мы давно забыли или, даже, не знали (не будем кривить душой) о том, что беспокоило соотечественников в то время, которое описывает Горький. Почему в каждом своем произведении автор намеренно подчеркивает, что время русской интеллигенции подходит к концу, и селит их то в мрачном продуваемом сквозняками доме с голыми стенами («Дачники»), а то и вовсе в обнищавшем съемном особняке («Дети солнца»). И заняты эти люди тоже непонятным: ставят какие-то пьесы, ищут волшебные эликсиры, произносят патетические монологи и безнадежно влюбляются в друг друга.

В поиске актуальности и завлечения зрителей в театральные залы начинает казаться, что Горький - откровенно малоподходящий материал, даже более того, дремучая утопия.

Горький, который никогда не писал пьес, действие которых происходит 100 лет назад, создает произведение якобы про холерный бунт в 1831 году, но при этом поясняет цензорам: будет комедия! А сам находится в Петропавловской крепости как сочувствующий событиям Кровавого воскресенья 1905 года. Отказать написанию пьесы по историческому факту, в котором царь Николай I смог якобы остановить толпу бунтовщиков на Сенной площади только парой слов, цензоры не смогли и велели выдать писателю карандаши и бумагу.

Но пьеса получилась мрачной. И слово человек в ней звучит совсем не гордо.

Газета «Русское слово» в 1905 году писала: "Вчера в первый раз была поставлена пьеса М.Горького «Дети солнца». <...> Значительный внешний успех в заключении перешел в сильный протест. Произошел переполох..."

То есть, эти зрители, потребовавшие немедленного закрытия занавеса, увидели себя. Но возможно ли это увидеть сегодня?

Спектакль Донского театра драмы и комедии им. В. Комиссаржевской доказывает: однозначно возможно.

Избитая фраза о том, что если люди не понимают друг друга, рано или поздно это окажется трагедией, получила еще одно сценическое воплощение.

«Спектакль широкоформатный, - предупреждает режиссер Анатолий Ледуховский перед началом действа. И, действительно, смотреть его можно только из середины зрительного зала. - Иначе неминуемо ускользнут те мелочи, вторые и, даже, третьи планы, из которых потом сложится картина происходящего в доме ученого-химика Протасова (Алексей Ситников), всю жизнь мечтавшего сделать человека царем природы и продолжающего свои опыты. И он врывается на сцену из проема двери, как из портала потустороннего мира, вход через который обозначен красными клубами дыма, предъявляя окружающим свои залитые кровью пальцы: «Она - раскислилась, - понимаешь? Да, раскислилась... А опыт был обставлен строго...».

А в это время его жена в алых нарядах (Елена Тоцкая) и бледным лицом, отстраненно и холодно следит за мучениями влюбленного в нее художника Вагина. Купчиха Мелания (Ольга Баркова) видит в Протасове какое-то высшее существо, оставляя следы поцелуев на переплетах книг, а купец Назар Авдеевич (Роман Пуличев) пытается приспособить его для изготовления пивных бутылок. Все поворачивается вверх дном: слесарь Егор, «золотыми руками» которого Протасов восхищается, оказывается одним из зачинщиков погрома, грозящего гибелью всем вокруг.

Свет падает на лица так, что они делятся пополам: одна светлая, другая темная. Кто здесь герой хороший, а кто плохой – разобрать невозможно. Вот Егор бьет свою жену, отражаясь в зеркале. Система двоит и сбивается в матрицу. И это уже не один Егор, это толпа обезумевших люмпменов ворвалась в спокойную, размеренную жизнь Протасовых и крушит все вокруг. Барский дом окружает агрессивная тьма, и неважно как она называется: бунт, погром или революция. Предчувствующая гибель Лиза становится вечной невестой в красном зареве то ли пожара, то ли потоков крови. И теперь всегда в полусне она будет видеть перед собой качающегося в петле смешного и нелепого ветеринара Чепурного, «ушедшего в Могилевскую область» (Игорь Лебедев), а наяву – доктора (Александр Войнов).

Останется ей только тихо напевать песню про то, как два цветка на красный брошены песок... но только ли два?

Качается огромный блестящий шар, то ли люстра, то ли планета Земля, не выдерживающая тяжести, опускается все ниже… И только слышно как нянька Антоновна (Валентина Иванкова) бормоча что-то непонятное, тяжело ходит по шуршащему гравию.

В спектакле холеру не боятся. С нею заигрывают, кокетничают. На пляже. И раскаленный воздух путает, смещает образы: кто господа, а где слуги уже не разобрать. Остается главное: кто-то из них поднял на другого руку. «А меня били... и очень даже много…», - аргументирует Егор (Георгий Макаридзе) профессору Протасову в ответ на робкое замечание, что бить людей нельзя.

Да и кровь здесь никого не пугает. Горничная Фима (Екатерина Бычкова) как Ева откусывает яблоко, которое сочится чем-то красным, животным, запретно манящим сына Назара – Мишу (Алексей Бычков).

«Мы - дети солнца! Это оно горит в нашей крови, это оно рождает гордые, огненные мысли, освещая мрак наших недоумений, оно - океан энергии, красоты и опьяняющей душу радости!», – слова падают в зрительный зал, в пустоту, как горошины.

И почему-то вместо воодушевления в финале у зрителей в зале наворачиваются слезы. Господи, что же мы делаем с собой? Почему бредем, заблуждаясь и веруя в придуманные нами же идеалы, в неведомое, делая больно себе и самым близким нам людям?

"Дети солнца" принято сравнивать с Чеховскими произведениями, например, «Вишневым садом» или «Дядей Ваней». Но в спектакле нет тихой грусти и иронии, нет легкого чувства покровительства героям. Это боль. Острая. Оглушающая. До рези в глазах. Такой, которая бывает, если очень долго смотреть на солнце в жаркий полдень.

Одним из самых сильных впечатлений оставляет музыка композитора Марии Галкиной. Она встречает зрителей еще до начала спектакля и продолжается в антракте. Монотонная, сложенная буквально из трех нот, она как-бы подчеркивает бытие однообразных дней в доме профессора Протасова, и позже, к финалу, нарастает водопадом крещендо.