Невывозной рейс: как тысячи мигрантов из Узбекистана застряли в Ростове

Пока ростовчан пугают проверками масочного режима в автобусах и перекрывают красно-белыми лентами столики в общепите, возле одного из главных транспортных узлов города образовалась целый палаточный городок, где никто даже теоретически не может соблюдать никаких мер защиты. Как станция «Первомайская» превратилась в лагерь мигрантов и почему люди не могут уехать домой, в репортаже 1rnd.ru.

Уже на подъезде к конечной остановке ГПЗ-10 царит непривычное оживление – вокруг много мигрантов. Чтобы выяснить причину, достаточно увязаться за одной из групп и пройти 200-300 метров к вокзалу  станции «Первомайская». В «мирное» время она абсолютно ничем не примечательна: небольшая и  как правило пустая остановка у окраин мегаполиса. Но коронавирус превратил окрестности станции в целую плеяду палаточных лагерей и огромную парковку для сотен машин. Точнее, не коронавирус, а власти, которые пытались его остановить.

Понять, что тут вообще происходит, поначалу трудно: людей много, все на вид очень голодные, раздраженные и недовольные. И почти никто не говорит по-русски. Только раза с десятого на свой вопрос о владении русским языком я услышал утвердительный ответ. Молодой парень, на вид 24-28 лет, объяснил мне, что все вокруг – трудовые мигранты из Узбекистана, которые просто пытаются вернуться домой.

- Здесь человек тысячи две-четыре. Может, больше, может, меньше. Каждый день кому-то удается уехать, кто-то прибывает в надежде уехать. Всем приходится ждать по-разному. Вон те люди (показывает на палаточный ряд слева от нас), у стены, за которой начинается железная дорога, - ждут тут уже 20 дней.

Людей отправляют в Узбекистан на вывозном поезде, постоянного сообщения нет. На всю нашу необъятную Родину, объясняют собравшиеся, лишь  2 города, откуда ходят такие поезда – Самара и Ростов. В густонаселенном лагере на Первомайской разместились мигранты из Ставрополья, Дагестана, Москвы. По автомобильным номерам можно изучать географию страны. 

Но в день людей прибывает примерно столько же, сколько уезжает на поезде – вот и получается, что численность лагеря не меняется.

Эти люди страдают из-за ограничительных мер, но если бы вирусы могли говорить, сказали бы спасибо за идеальный рассадник инфекции. В масках тут только ОМОН. Он контролирует обстановку и утихомиривает людей, когда список попавших на поезд заканчивается. У остальных маска, в лучшем случае, на подбородке. Ни о каких элементарных правилах гигиены речи не идет.

- Какой душ? Да мы забыли, что такое мыться! Я вот тут 28 дней уже, где, ты думаешь, мне тут мыться? Туалет – вон, природа, кусты. Еще есть три кабинки здешних, но ты глянь сколько нас – какие там кабинки, - почти переходя на крик рассказывает другой житель палаточного лагеря.

Сомневаться, что мыться людям негде, а ближайшие кусты выполняют роль уборной уже около месяца, не приходится – достаточно просто вдохнуть. Стоит ли упоминать о социальной дистанции, которую сложно соблюдать, даже прогуливаясь по центру Ростова в выходной день?

Тут же несчастные живут буквально друг на друге: архитектурной доминантой этого города в городе стала огромная палатка, похожая на полевой лагерь военных. Ее обвивают палатки поменьше, но чем дальше от центра, тем хуже жилища. Крайние состоят из подстилки и куска ткани или полиэтилена, кое-как закрывающего от дождя и солнца. Некоторые сооружения просто потрясают формой и фактурой – это будки, сложенные из чемоданов и перемотанные скотчем и изолентой.

Вторая часть города в городе представляет собой огромную парковку. Здесь люди живут прямо в машинах. Мне объясняют, что на «парковке» разместились мигранты, приехавшие из других регионов.

Пока я осматриваю местные виды, у входа в лагерь собирается толпа. Она что-то эмоционально доказывают трем полицейским. Подхожу ближе.

- Ну как это так, люди тут уже по месяцу некоторые!? Вам просто надо увеличить количество поездов, чтобы люди уезжали быстрей! Мы можете начальству своему сказать?! Можете железнодорожникам?! - на чистом русском кричит один из толпы. Правоохранителям нечего сказать по существу, поэтому они пытаются лишь успокоить всех и просят разойтись.

Спрашиваю у русскоговорящего, где люди берут еду и воду.

- Во-о-от, это правильный вопрос! Сами покупают, кто может. Вот там магазинчик есть с краю. Ну и мы, представители диаспоры, помогаем. Кто в Ростове живет, привозят воду, еду, палатку вон ту большую тоже наши пожертвовали.

Остальные палатки, по его словам, люди покупали сами. Помощь есть, но она, конечно, неофициальная – от своих же, узбеков. Кто-то из толпы упоминает неких блогеров, которые безвозмездно подвозят продукты.

- Ну а как с медикаментами, - спрашиваю, - врачи кому-то нужны были?

Толпа гудит, я уже перестаю понимать, с кем сейчас говорю. Слышу только ответ на свой вопрос:

- Да у нас тут дети, куча, очень-очень много беременных женщин, им от жары плохо и от условий, в которых они живут. Только за вчерашний день 7 раз вызывали скорую, - кто-то в толпе сильно, почти астматически, закашливается, - ну а что, они приедут, «пощупают», скажут все нормально. В больницу без полисов никого не забирают. Умирай тут, умрешь – в морг бесплатно, так и быть, отвезем.

Билеты распределяются тоже не самым честным образом: «у кого бабки есть – тот и едет», как мне объяснили местные. Людей, которые уже 20 дней живут в резервации СКЖД, никто не торопится отправлять домой.

Билет сложно не только достать, но и купить – путь в один конец стоит 12 800. Для семьи, застрявшей тут, дорога домой будет стоить минимум 40 тысяч, а там и все 60. После месяца в палаточном лагере за свой счёт на билет у некоторых просто не остается.

- Я тебе честно скажу, я в России останусь, у меня нет таких денег!!! – мужчина, который живёт здесь 28 дней, проводит меня по лагерю, заодно комментируя все вокруг.

Я пытаюсь снимать все, что вижу, но со всех сторон кричат что-то по-узбекски. Спрашиваю своего проводника, он отмахивается. Понимаю, что все вокруг показывают на мой телефон. Дальнейшие кадры приходится делать незаметно – местных съемка очень злит.

Ухожу из лагеря я уже под вечер. Вокруг все выглядят чертовски уставшими: и полицейские, которые дежурят тут весь день и всю ночь, и мужчины-беженцы, которые весь день слушали список тех, кто сегодня уедет, и в очередной раз поняли, что останутся тут еще как минимум на день, и женщины с детьми, сидящие по углам с пустыми глазами и уже слабо обращающие внимание на то, что творится вокруг.